著者
安村 仁志
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシヤ語ロシヤ文学研究 (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.10, pp.49-63, 1978-10-15

В последней главе <<Исповеди>> Толстой выражает свою решимость отправиться во второй путь, говоря следующее; "Что в учении есть истина, это мне несомненно; но несомненно и то, что в нём есть ложь, и я должен найти истину и ложь и отделить одно от другого. И вот я приступил к этому". В этом есть два вопроса; во-первых, какое место занимает <<Исповедь>> в духовной жизни Толстого? Автор считает, что хотя и <<Исповедь>> отмечает один из важнейших моментов в жизни Толстого, но она занимает ещё переходное место. Во-вторых, почему Толстой должен был снова отправиться? Другими словами, достиг ли он цели? В этой статье рассматривается первое произведение второго пути <<Исследование догматического богословия>>. Но, конечно, нельзя рассмотреть подробно его в целом. Следовательно главная цель этой статьи состоит в понимании основного характера <<Исследования>>. При том надо поставить следующие вопросы; правилно ли заглавие этого произведения в общих японских переводах <<<Критика>___= догматического богословия>>? и если правильно, на каком основании? В этом отношении в этой статье исследуются главным образом введение и первая глава. Отношение Толстого к вере по существу то же самое, что представляется в <<Исповеди>>; для него вера есть то, что даёт жизни значение, и только в этом смысле необходима. Толстой считает, что вера должна дать жизни значение не идеально, а реально или действительно. На основе такого понимания он тщательно проверяет содержание веры и утверждает, что мы должны принять веру, понимаемую и разумом. Этого утверждения Толстой достиг в <<Исповеди>>, а в <<Исследовнии>> оно ещё уточняется и в рамках изучения церкви и догматов. Общая точка зрения Толстого на отношение между истиной и церковью следующее; во-первых, абсолютной истины нет, а есть только то, что считается истиной, поэтому нам надо подойти к истине, во-вторых, метод проповедования и учения церкви неправильны. Толстой сильно просил церкви учить его и дать настоящие знания, но в конечном счёте он не мог достигнуть их и самостоятельно начал изучате самое догматическое богословие. Это потребовало от него большое усилие, но результаты этого исследования показываются во введении и в первой главе произведения. М
著者
秦野 一宏
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシヤ語ロシヤ文学研究 (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.18, pp.29-41, 1986-10-15

В произведениях Гоголя многие персонажи носят странные и забавные имена: Яичница, Земляника, Кифа Мокиевич Мокий Кифович Бобчинский, Добчинский и т. д. Уже с давних пор исследователи упоминают (напр. И. Мандельштам) о том, что комизм этих имён коренится либо в артикуляции, либо в обнаружении каламбура этимологичекого характера. Тем не менее, мы полагаем, что наиболее существенная сторона проблемы имени в творчестве Гоголя всё ещё остаётся невыясненной. Гоголь не примитивно копирует действительность как она есть, а всегда непременно извлекает логический смысл, лежащий в её основании, и поэтому в данном случае нам прежде всего следует обратить внимание на собственно стуь имени как такового. Имя в бессознательном, будничном восприятии отождествляется непосредственно с его носителем. Но это не что иное, как лишь одна сутн имени, являющегося, с другой стороны, "неосязаемым чувствами звуком" (по выражению героя в "Мёртвых"), что должно быть вполне понятно каждому, кто в состоянии взгянуть на имя глазами аналитика. Гоголь создавал различные ситуации с намерением обнажить и подчеркнуть двойственный характер имени:например, в" Коляске" кобыла зовётся "Аграфеной Ивановной", между тем как второй, единственный персонаж-обладатель имени зовётся не иначе, как "Пифагор Пифагорович". В результате возникает острый контраст между собственно персонажем и непосредственно звуком, призванным его обозначать, что вызывает смех, а вместе стем и оттесняет характер персонажа. Наша статья ставит целью исследовать связь характера имени с характером пером персонажа в мире Гоголя.