著者
淵上 克司 Кацуси ФУТИКАМИ
雑誌
ロシア語ロシア文学研究 = Росия-го Росия-бунгаку кэнкю (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.20, pp.24-37, 1988-10-01

Эта статья ставит целью пересмотреть отражение творчества Сю в романе Достоевского "Униженные и оскорбленные" и через это пролить новый свет на проблему конфликта его "я" 40-ых и 60-ых годов в зтом романе. 1) В фельетоне "Пеербургские сновидения" имя Сю стоит в центре новой временной перспективы Достоевского. Здесь Достоевский вспоминает его "Парижские тайны" через переживание каторгн. 2) Эта новая временная перспектива Достоевского отражается и в двойной временной структуре "Униженнных и оскорбленных", и здесь имя Сю ставится в её центре. 3) Валковский, как олицетворение зла, во многих отношениях напоминает Ферана, скрытого героя-эгоиста "Парижских тайн". С социологической точки зрения Феан является одним из важнейших прототипов Валковского (связывающей обоих темой являетея убийство дочери отцом). 4) Но сопоставление "Униженных и оскорбленных" и "Мертвого дома" показывает, что, в более основном, в психологическом плане, Валковский вышел из среды каторжного народа. Он представляет собой мрачную глубину каторжного народа, и Достоевский раскрывает психологическую глубину "униженных и оскорбленных" людей через него. 5) Оригиальность временной структуры "Униженных" можно увидеть и в двойничском отношений Валковского и Ивана. У них общие психологические преступления. Болезнь Ивана не что иное, как наказание за это престуление (психолоическое убийство невесты, потеря "почвы"). 6) "Униженные и оскорбленные" являются временным изложением каторжного переживания Достоевкого, и при этом важно то, что болезнь Ивана приводит его не к смерти, а к перерождению. Этот образ Ивана символизирует самого Достоевского в 1861 году. 7) Новая временная перспектива Дстоевского показывает и то, что, в "Униженных", он пересматривает всою прошлую писательскую и читательскую деятельность, начиная с Сю, "Бедных людей", и кончая Диккенсом. С точки зрения развития его творчества, можно сказать, что в "Униженных" у Достоевскго было три задачи : а) углубление гуманизма "Бедных людей", б) искание новой формы выражения темы "Двойника". в) и тем синтезировать реалистическое и фантастическое в одно.
著者
梅津 紀雄 Norio UMETSU 東京大学
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究 = Росия-го Росия-бунгаку кэнкю (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.34, pp.23-31, 2002-01-01

This paper treats the book called Testimony : The Memoirs of Dmitri Shostakovich and analyses the dispute about the authenticity of this book. Testimony was published in English in 1979, four years after composer's death, in the United States, as a memoir of the composer, by Solomon Volkov. Relatives and close friends of Shostakovich readily charged Volkov that his book was a fake, and that he was not a close friend of the composer. From their point of view, Volkov's act was an arrogation of their right to speak his private life, their right to interprete his works. In 1994 Issak Glikman, a close friend of Shostakovich, published letters of Shostakovich addressed to him with detailed annotations. An american musicologist Richard Turuskin criticized Glikman. He wrote that Glikman's annotations are so detailed that they do not allow readers to have their own interpretation. Glikman went so far as to say, "the memory of Shostakovich is sacred to me". Glinkman's annotations attempted to return posesssion of the composer's memories to their rightful owners and to recover the rights to interpret the lire and works of Shostakovich from less intimate acquaintances. But Volkov and his followers try to emphasize the connections between Volkov and Shostakovich. In Testimony, and in Volkov's followers' Shostakovch Reconsidered, there are many photographs of Volkov with Shostakovich, and Volkov with friends of Shostakovich. Thus they use the same logic as Glikman to prove the authentieity of his "testimony". Today, regardless of its doubtful authenticity, the impression of Testimony constitutes a part of our collective memory about Shostakovich's life and times. The myth of "the sacrificied composer" has a deep relationship with this collective memory. But now we must ourselves dispel the myth of Testimony.