著者

Dmytryshyn Basil

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.25, pp.1-25, 1980

著者

北見 諭

出版者

北海道大学スラブ・ユーラシア研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.66, pp.55-90, 2019-09-10

---

Настоящая статья посвящена осмыслению философских воззрений Н. А. Бердяева на войну и нацию в период Первой мировой войны. Прежде всего, мы рассматриваем этот вопрос в контексте онтологии Бердяева, т. е. его теории о творчестве, которая выступает философским фоном его идей о войне и нации; и, вовторых, ? в контексте других философских концепций, существовавших в период так называемого русского религиозно-философского ренессанса. Исследуя философскую мысль выдающихся религиозных мыслителей вышеупомянутого периода, таких как Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Вяч. Иванов, можно обнаружить, что их философские идеи имеют немало общего, при том что концепции значительно различаются или даже противоречат одна другой. Общим для русских религиозных философов того периода является стремление непосредственно постигать ≪вещь в себе≫, или ноуменальный мир, лежащий за пределами феноменального мира. Более того, их представления о ноуменальном мире формируются под влиянием так называемой философии жизни (например, Ницше, Бергсона, приверженцев прагматизма) ? другими словами, этот мир видится им как нечто жизненное, находящееся в непрестанном процессе становления, творчески преобразующее себя самое. Однако в то же время в русских философских концепциях философия жизни критикуется за то, что философы этого течения представляют ноуменальный мир как хаотический, преобразующийся бесцельно и бесконечно. Через эту критику предпринимается попытка придать собственной онтологии, формировавшейся под влиянием философии жизни, элементы платонизма, находящегося в противоречии с философией жизни в том, что касается позиционирования ноуменального мира. В этом смысле в русской религиозной философии этого периода можно наблюдать определенную общность взглядов. Однако наблюдаются и различия: в то время как большинство русских философов отдают первенство платонизму и рассматривают ноуменальный мир как статический и гармонический, Бердяев, верно следуя духу философии жизни, считает вещь в себе динамической и хаотической. Можно сказать, что эти общность и различия выражаются и в их концепциях войны и нации, и возникают две тенденции: ≪мессианизм≫ и ≪миссионизм≫, говоря словами Н. Бердяева и Е. Трубецкого. Что касается сходства, то почти все религиозные философы, включая Бердяева, хотят, чтобы мировая война разрушила буржуазный мир, ? феноменальный мир, строившийся повсеместно в процессе империализма, ? и тем самым обнаружила скрытую под ним реальность, т. е. мир как ≪вещь в себе≫. В своих гносеологии и онтологии эти мыслители, отвергая такие философские тенденции XIX века, как позитивизм и материализм, поле зрения которых ограничивается феноменальным, стараются выявить метафизическую реальность. И они надеются, что мировая война сделает явной эту реальность, находящуюся за пределами феноменального мира. Отвергая славянофильство как разновидность историзма в духе XIX века, рассматривающего характер нации на уровне таких ее эмпирических особенностей, как история, традиционная культура, бытовые обычаи и т. д., эти философы формулируют собственную теорию нации в духе эссенциализма или мистицизма, осмысливая понятие нации на уровне ноуменального или метафизического. Они, следуя своей философии, понимают и войну, и нацию как нечто, имеющее связь не с феноменальным миром, а с вещью в себе. Но такое осмысление войны и нации, подобно гносеологии и онтологии, в дальнейшем разделяется на две концепции. Для обеих концепций характерно представление о том, что мировая война разрушит буржуазный мир и тем самым обнаружит ноуменальный мир, который выйдет из-под обломков искусственно созданного мира. Но в то время как большинство мыслителей представляет мир, который должен появиться из глубины как уже завершенный и гармонический, подобный миру идей платонизма, лишь Бердяев видит его хаотическим, пребывающим в аморфном и текучем состоянии и продолжающим непрерывно преобразовываться. Подобное различие во взглядах наблюдается и в отношении нации: в то время как большинство мыслителей под влиянием платонизма понимает нацию ? ≪вещь в себе≫ ? как платоническую идею, а отношения между нациями как завершенную всеединую систему, подобную миру идей, Бердяев понимает нацию как нечто жизненное, динамично и творчески преобразующее себя. Согласно логике каждой из концепций, приверженцы первой обвиняют империализм и мессианизм в кощунственном намерении искусственно изменить завершенный божественный порядок, замысел Творца. А последователи второй, в свою очередь, положительно относятся к империализму, в целом одобряя развитие и преобразование нации как жизненного существа и, наоборот, отрицательно относятся к антиимпериалистической философии или антивоенному движению толстовцев, так как и то и другое может препятствовать развитию нации. Таким образом, исходя из контекста онтологической философской мысли периода русского религиозно-философского ренессанса, мы попытались осмыслить концепции войны и нации, характерные для мыслителей того времени. Особый интерес, на наш взгляд, представляет мессианизм Бердяева, являющийся, с точки зрения многих исследователей, продолжением славянофильской теории нации. Так, например, современники философа критиковали его идеи заодно с мессианизмом славянофильства, видя в них языческий национализм, чуждый христианского универсализма. Но на самом деле Бердяев, как и многие другие русские мыслители, относится к теории нации славянофильства отрицательно, как к языческому национализму, и отстаивает свою идею мессианизма как христианского универсализма. Мессианизм Бердяева на первый взгляд кажется непоследовательным и непонятным, но, рассматривая его в контексте бердяевской онтологии, т. е. философии творчества в духе философии жизни, можно обнаружить последовательность этой концепции и, к тому же, выявить сходство и различия с идеями современных Бердяеву философов. Хотя здесь мы лишь кратко резюмируем основное содержание, в самой статье философское осмысление мессианизма Бердяева представлено более детально.

著者

竹田 正直

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.7, pp.67-104, 1963

著者

浜 由樹子

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.51, pp.63-96, 2004

著者

田畑 伸一郎

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.41, pp.p1-30, 1994

著者

長尾 広視

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.50, pp.107-142, 2003

---

«Антисемитские» явления, которые распространялись в Советском обществе в последние годы жизни Сталина, уже давно исследованы зарубежными и русскими историками. Тем не менее, предыдущие исторические труды занимались, главным образом, перечислением многих явлений антиеврейского характера или обращали свое внимание на роль в них сталинского руководства. Историки еще не дали связного объяснения на тому, по какой логике эти явления происходили, какую роль играли разные люди (каждый человек, принадлежащий к разным социальным группам, партийные и государственные аппаратчики, заведующие разными социальными группами, и политические руководители высшего уровня). В результате этого, пока трудно сказать, что мы имеем ясное представление о том, как формировались сознание соответствующих людей, и какую роль играло это сознание в рождении явлений, которые в конце концов носили антиеврейский характер. Мы не знаем также, как должны быть расположены эти широко распространившиеся явления в общественной жизни того времени в целом. Мы можем утверждать, что уже в начале 30-х годов существовал прототип группового противостояния физиков МГУ. Здесь идеологические и научные разногласия, с одной стороны, и соревнование за материальные интересы, с другой, равно играли важную роль, и оба фактора были неразделимо связаны. Сперва это противостояние было ограничено стенами факультета МГУ, но с созданием в 1934 году ФИАН в Москве, ускорилось расслоение московских физиков, и после этого борьба между физиками АН СССР (т.е. исследовательным органом) и их коллегами в МГУ (т.е. органом образования) развивалась и приняла организованную форму. В 36-м году дебаты вокруг вклада физики в практические производства, а также влияние параллельно идущего политического террора отбросили тень на противостояние физиков, многие из них были репрессированы. Изменение социальной атмосферы, рожденное Великой Отечественной войной оживило противостояние к концу войны. В области естествознания, где успехи во многом зависят от качества инфраструктуры исследования и объема ассигнований, тем более при тяжелейших условиях послевоенной экономики, конкуренция за получение бюджета и признание научных достижений набирала силу. В то же время, под влиянием всеобъемлющей мобилизации военного времени, между академическими физиками и университетскими обнаружилось несовпадение интересов и мнений по вопросу, как лучше и эффективнее организовать руководство научными работами страны. По замыслу академических физиков (их представитель - П. Л. Капица), исследовательские работы страны в принципе должны были проводиться под контролем АН СССР, а университеты должны были заниматься исключительно образованием студентов. Тогда университетские физики были бы обречены играть только второстепенную роль в научной жизни. Не странно, что физики МГУ резко отреагировали на эту кризисную для их существования ситуацию. Во время войны, МГУ и АН СССР эвакуировали в глубину страны. Но ученые физфака МГУ сравнительно скоро вернулись в столицу и, используя лаборатории и оборудование университета, приступили к активным работам по военному производству. Секция физики АН СССР, в свою очередь, тоже сделала определенный вклад в военную науку, но он казался довольно скромным по сравнению с ее огромным потенциалом. Здесь произошло расхождение сознаний двух противостоящих групп физиков по поводу «урока войны». Университетские физики нашли в образе своих действий военного времени как «узле науки и производства» воплощение своей веры и одновременно путь к спасению. Рекламируя свой «вклад в победу», они попробовали ослабить преимущество академических физиков. В этом смысле, их апелляции к политическим руководителям обозначали противоречивую смесь сознания своего затруднения, с одной стороны, и полной энтузиазма уверенности в своей силе, с другой. Не только «вклад в победу» и «практичность» их работ, служили физикам МГУ опорами апелляций к руководству. На их фоне действовали стремительно распространившиеся в советском обществе патриотические настроения. Сопротивляясь академическим физикам, многие из которых учились в странах Западной Европы и думали, что «в науке нет границ», физики МГУ были склонены считать упорство в «русскости» и отечественном производстве доказательством своего патриотизма. В то же время национальное самосознание русских вызывало их недовольство «искажением баланса национального состава» в разных социальных группах. Во время войны с фашистской Германией, невзирая на факты, сформировался такой предрассудок, как «евреи не воюют». В целом, среди нееврейского населения была распространена такая логика, как «мы были вовлечены в войну из-за евреев». Искаженное чувство «жертв войны» и их убежденность во «вкладе в победу», когда люди были вынуждены бороться друг с другом за ограниченные материальные блага, дали университетским физикам основания оправдать свои требования. Еще во время войны советское политическое руководство стало ставить своего рода процентное ограничение на евреев в некоторых сферах общественной жизни, в частности, среди художественной интеллигенции. В советской физике, где к тому времени сосредоточилось много деятелей еврейского происхождения, по-видимому во второй половине 44-го года доцент физфака В. Ф. Ноздрев (он же секретарь парткома МГУ) поставил вопрос о «монополизации группой академических физиков еврейского происхождения» и о необходимости урегулировать нацсостав. Таким образом, примечательно, что вопрос о ограничении евреев в сообществе физиков был поставлен «снизу» гораздо раньше анти-космополитической кампании 49-го года, уже в конце войны. Здесь использовали «еврейский вопрос» как риторику-оружие для осуждения уже существующих оппонентов. В то же время, можно сказать, выраженное им антиеврейское настроение являлось одной формой критики сложившейся тогда ситуации в стране и частью предложений о том, как перестроить послевоенное советское общество. Следовательно, было бы неверно воспринимать антисемитские явления того времени просто как политику, проведенную «сверху» сталинским руководством. Реагируя на антиеврейскую риторику университетских физиков, партийные и государственные деятели (ответственные аппаратчики отделов идеологии и науки, а также Министерства высшего образования) далеко не всегда шли этому навстречу. Конечно, такая сдержанная реакция со стороны аппаратчиков до известной степени объясняется условиями разработки атомной бомбы и существованием своего рода влиятельных «лоббистов» интересов академических физиков (напр. Л. П. Берия, С. И. Вавилов, И. В. Курчатов). Держа обе группы физиков на определенном расстоянии, партийные и государственные органы в большинстве случаев не приняли экстремистских осуждений некоторыми физиками МГУ физиков-академиков за «сионизм» или «шпионаж». Но власти приступили к изменению ситуации, а конкретно, к мерам по ограничению числа еврейских исследователей. Именно такой же способ «сбалансировать и урегулировать национальные составы» тогда распространялся в других сферах общества. Кстати, мысль о «урегулировании нацсоставов» наблюдается уже в политике «коренизации» 20-х годов, в этом смысле она не была идеологически недопустимой для властей (хотя, конечно, не подлежала официальному провозглашению). С этой точки зрения, действия партийно-государственного руководства проявляли своего рода «рациональность» и не руководствовались просто идеологией или антисемитизмом. Таким образом, анализируя пример в советском физическом обществе второй половины 40-х годов, мы можем понять логику и механизм, породившие антиеврейское чувство, как был создан и использован еврейский вопрос в противостоянии в социальной группе, а также как антиеврейские утверждения «снизу» развивались в официальную политику против евреев. Конечно, нам нужно учитывать своеобразие обстоятельства советской физики того времени, но картина, полученная в этой статье, может служить пособием при анализе разных антиеврейских явлений в послевоенном Союзе ССР.

著者

中田 瑞穂

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.47, pp.249-280, 2000

著者

齋藤 厚

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.52, pp.39-61, 2005

---

In Slovenia, the first parliamentary election was held in 1990. The coalition DEMOS, which was formed by the newly-founded Social Democratic Party of Slovenia (SDS) and other new parties, won the election. The DEMOS government played a decisive role in the process of the independence of Slovenia from Yugoslavia. The second election was held in 1992. The center-left SDS achieved limited success in this election. Though the SDS was included in the coalition government formed by the Liberal Democrats of Slovenia (LDS, the former League of Socialist Youth), the United List of Social Democrats (ZLSD, the former League of Communists) and the Christian Democrats of Slovenia (SKD, the center-right new party), it considered a merger with the Socialist Party of Slovenia (SSS) for its survival. However, after the party leader Janez Janša was removed from the position of defence minister because of a military scandal in March 1994, the SDS stepped out from the ruling coalition and abandoned much of its social-democratic platform. The party turned into a rightist party, which strongly emphasized nationalism and anti-communism. The SDS was very successful in this turn, and it has been the strongest opposition party since the 1996 elections. In this paper, the author analyzes the factors that are related to the success of this right turn by the SDS. The first factor was an intra-party factor, the political leadership of the party leader Janša. As a dissident from the communist time and a hero in the country's bid for independence, he has been regarded as a charismatic leader in Slovene politics. He excels in perceiving public opinion and exploiting it for his political purpose, rather than initiating policies by himself. Thus, he perceived and started to exploit nationalism and anti-communism among people who stood up for him when he was ousted from his cabinet position. The SDS followed him firmly since the party executive backed him, and the greater part of the party were members who newly joined in support of him. The second factor was an inter-party factor, the close linkage between political parties and interest groups, and the absence of a strong nationalist party. By 1994, the main parties built close relations with their interest groups, for example, the LDS with the capitalist class, the ZLSD with the working class, the SKD with the Catholic Church and the Slovene People's Party (SLS, the center-right party which emerged in 1989 as the former Slovene Farmers' Alliance) with farmers. On the other hand, the far-right in the Slovene political spectrum was vacant at that time due to the split of the SNS (Slovene National Party) into several groups. The SDS, which had failed in getting the support of the working class, used this vacancy and succeeded in approaching the voters of the right. The third factor was a sociopolitical factor, the control of administrative structure by the government coalition. In Slovenia, various laws and administrative organs were established intensively after independence. Eventually, when the administrative structure was established or reformed, officials were largely recruited from party members of the then government coalition. The LDS, ZLSD and SKD appointed their members as leaders of the ministries. Thus, the government coalition in 1993 gained control of the administrative structure. The SDS, which was ousted from the coalition, started to criticize this control as the restoration of communist power (LDS, ZLSD) with the help of the collaborationists (SKD). This criticism by the SDS drew the support of the people who didn't enjoy the benefits of the transition. The fourth factor was an institutional factor, the introduction of corporatism, and the ZLSD's domination over it. In Slovenia, corporatism, which consists of the National Council, the chamber system and social partnership, has been introduced since 1992. By 1994, the ZLSD succeeded in dominating the social partnership, the main institution of Slovene corporatism, through its connections with the government, the trade union and the employers' association. This seemed to be the revitalization of the former system to its critics. The SDS started to demand change in the existing trade unions and employers' association, to draw the support of these critics. The fifth factor was a historical factor, the split in the Slovene nation over their modern history. During World War II and the Nazi occupation, Slovenes were divided into two sides, the communist-led partisans and the collaborationists. After the end of communist rule, the Catholic Church, on behalf of the collaborationists, started to revise historical events during WWII to justify their past collaboration. Since then Slovenes have once again become divided over their modern history, whether they take sides with the partisans or the collaborationists. The SDS, which was not previously a supporter of the collaborationists, started to advocate them and succeeded in attracting support from them. The sixth factor was a geographical factor, namely the smallness of the state. With a territory of about 20,000 square kilometers and a population of 2 million, administrative and economic structures in Slovenia are small and simple. Under this circumstance, the SDS's criticism of the heritage of the former regime seemed concrete to its supporters, though it was actually distorted. In Slovenia, parties form a coalition government based on its proportional electoral system which often does not produce a majority party. The SDS had kept its political influence through criticizing the former communists in power and being in opposition. The SDS became the first party in the parliametary election in 2004, and formed a coalition government with other rightist parties. Now the question is whether or not the SDS will be able to keep the same political stance as when it was in opposition.

著者

齋藤 厚

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.52, pp.39-61, 2005

著者

乗松 亨平

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.59, pp.1-23, 2012

著者

渡辺 雅司

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.31, pp.19-43, 1984

著者

渡辺 雅司

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.31, pp.p19-43, 1984

著者

貝澤 哉

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.58, pp.1-28[含 ロシア語文要旨], 2011

著者

塩川 伸明

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.46, pp.155-190, 1999

被引用文献数

1

著者

野町 素己

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.57, pp.27-57, 2010

---

Кашубская глагольная система, как и аналогичные системы других славянских языков, имеет две морфосинтаксические формы пассива : 1. конструкция со вспомогательным глаголом bëc ≪быть≫ (или òstac ≪стать≫) и страдательным причастием на -n-, -t- и -ł-. 2. конструкция с морфемой sã ≪ся≫. Считается, что кроме этих двух конструкций в кашубском языке существует еще одна конструкция с глаголом dostac ≪получить≫ (или dostawac ≪получать≫) и страдательным причастием в среднем роде. Пример (1) показывает, как она выглядит: (1) òn to dostôł (òd / przez / bez ni) przëdzelóné. (букв. ≪он это получил от нее распределенное≫) (2) òna mù to przëdzelëła. (она ему это распределила) (3) To bëło mù (òd / przez / bez ni) przëdzelóné. (это было ему распределено (ею)) Предложение (3) является пассивной формой исходного предложения (2), а пример (1), в свою очередь, можно считать пассивной формой примера (2). При этом различие между (1) и (3) состоит в том, что в одном случае (1) косвенное дополнение в дательном падеже mù, которое в случае (2) играет семантическую роль реципиента в предложении, становится пассивным и также получает статус грамматического субъекта òn. В примере (3) пассивную форму приобретает местоимение to, которое является прямым дополнением глагола в (2). При этом нет сомнения в том, что не происходит изменения логического содержания данных высказываний, поэтому в лингвистической литературе конструкция типа (1) называется реципиентным пассивом. Кашубский реципиентный пассив происходит из кальки так называемого немецкого ≪bekommen Passiv≫ типа Ich bekam das Buch geschenkt, в котором данная конструкция уже в сравнительно высокой степени грамматикализована. Поэтому специалисты по германским языкам часто анализируют ее в рамках исследования категории залога и иногда включают в парадигматику глагола, но в изучении кашубского языка названная конструкция раньше никогда не подвергалась систематическому анализу и не была описана в научной литературе. Мы, следовательно, пока не знаем, в какой степени реципиентный пассив грамматикализован в кашубском языке. С учетом вышесказанного в настоящей статье реципиентный пассив рассматривается в синхронном срезе и сопоставляется с другими славянскими языками, во-первых, в грамматическом (формальном) отношении, во-вторых, в семантическом (функциональном) отношении в рамках теории грамматикализации, которая была введена в лингвистическую типологию Б. Гейне и Т. Кутевой. В конце статьи осуществляется попытка диахронического описания названного пассива в сравнении со степенью грамматикализации описательного посессивного перфекта, который также проник в грамматическую систему кашубского языка под влиянием немецкого. Как результат проделанного анализа предлагаются следующие выводы: 1. Грамматическое отношение ・ На уровне морфологии: наблюдается строгое соблюдение употребления страдательного причастия окаменевшей в среднем роде формы и тенденция к парадигматизации глагола с причастием в качестве описательной формы глагола, что считается характерными для грамматикализации признаками. ・ На уровне синтаксиса: названная конструкция является результатом деагентизации исходного предложения и пассивизации дополнения в дательном падеже -- она и играет дополнительную роль в парадигматической системе предложений. 2. Семантическое отношение ・ Наблюдается тенденция к десемантизации глагола dostac, который дейст-вительно функционирует в качестве вспомогательного глагола в названной конструкции, хотя не все глаголы, управляемые дательным падежом, становятся при этом пассивными. Условиями формирования конструкции являются также ясные значения результативности и переходности глагола. Данный факт затрудняет оценку степени грамматикализации в семантическом отношении. 3. Диахроническое отношение ・ Названная конструкция обладает высокой степенью грамматикализованности с самого начала ее фиксации, по крайней мере, в формальном отношении. Это является результатом не столько калькирования данной конструкции из немецкого языка, сколько взаимного влияния внутри грамматической системы в кашубском языке, а именно влияния высоко грамматикализованного описательного перфекта, который состоит из сходных с реципиентным пассивом элементов и имеет подобное значение.

著者

野町 素己

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.57, pp.27-57[含 カシュブ語文要旨], 2010

著者

横手 慎二

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.29, pp.p41-69, 1982

著者

横手 慎二

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.36, pp.p47-78, 1989

著者

稲掛 久雄

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究(Slavic Studies) (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.32, pp.106-126, 1985

著者

稲掛 久雄

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

no.32, pp.p106-126, 1985