著者
三谷 恵子
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究 (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.16, pp.p69-84, 1984-09

Dans ce memoire on traitera quelques recherches grammaticaux du DOMOSTROJ, l'oeuvre litteraire russe du XVIe siecle. Le DOMOSTROJ qui est tres celebre dans l'histoire de la litterature russe est un recueil des conseils religieux et menagers, dont l'intention semble donner a tous les chretiens la norme de la vie domestique. Ici on verra les resultats des recherches faites sur l'emploi des mots nominaux du DOMOSTROJ, leur formes, paradigmes et fonctions en propositions, c'est-a-dire les traits morphologiques et syntactiques des noms de ce texte. Pour rendre les recherches autant faciles que claires il est convient de diviser ce texte en trois parties, eu egard a ses sujets. Aussi pourra-t-on faire la comparaison de ces trois parties. On trouvra, dans ces recherches comparatives, qu'il y a des traits speciaux a chacune des parties, que la premiere (c'est-a-dire du chapitre l au 25) et la troisieme (le chapitre 64) gardent en general l'archaisme tandis que la deuxieme (du chaptre 26 au 64) permet de faire apparaitre des elements de la langue vulgaire. Autrement dit, dans la partie I dont le sujet est avant tout religieux, on apercoit que l'influence du viex russe s'exerce encore bien. Dans la partie II ou des enseignements du menage sont le plus souvent le sujet, les elements soit de la langue vulgaire de cette epoque soit du dialecte des regions nord ou de la region de Moscou se trouvent en abondance. Le chapitre 64 qui forme tout seul la partie III, bien different en forme de ses precedentses, a tant de traits communs avec la partie I qu'on peut poser une opposition de I et III parties a II a l'egard des aspects grammaticaux. Quelques emplois des mots nominaux en I et III toutefois trahissent la sitution compliquee de ce texte qui veut montrer qu'il y avait une lutte entre les elements remontant au vieux russe et ceux de la langue vulgaire, meme dans le domaine d'ecriture archaique que traditionnel.
著者
原,卓也
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究
巻号頁・発行日
no.19, 1987-10-15

Как известно, Л. Н. Толстой, когда ему минуло пятьдесят лет, начал сомневаться в своем образе жизни, цель которой заключалась прежде, как он говорил, в удовлетворении "требований животной личности", и пожелал вести правильную жизнь согласно христианской истине. Но, вскоре он заметил, что не может найти важные для него идеи учения Христа в церковных догматах. Он с большим вниманием и усердием перечитывал Библию и обнаружил, что Иисус в Новом завете исправлет разные противоречия, встречающиеся в Ветхом завете. Л. Н. Толстой решил написать "Соединение и перевод четырех Евангелий" и "Краткое изложение Евангелия". В этих трудах он изобразил Иисуса, не как мистического "Богочеловека", совершившего много чудес, а как простого "Божьего сына," лишенного всяких сверхъестественных качеств. Такой образ Иисуса на первый взгляд кажется очень похожим на Христа, изображенного Эрнестом Ренаном, французским религиозным мыслителем, в его книге "Жизнь Иисуса". Эриест Ренан тоже освободил Иисуса от всяких мистических сверхъестественных качеств и показал его как религиозного революционера, посвятившего свою жизнь созданию новой религии, христианства. Однако, если подробно рассматривать труды этих двух философов, то нельзя не заметить коренное различие в ик взглядах. В этой статье мы хотим сопоставить точки зрения Толстого и Ренана на образ Иисуса, и рассмотреть религиозную теорию Л. Н. Толстого и ее значение в современном мире.
著者
金 〓英
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究 (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.31, pp.1-14, 1999-10-01

ヨシフ・ブロツキーにとって,<言語>は詩人としての自らの営為のみならず, 亡命者としての彼の人生においても特別な意味を持っている。そもそも詩とは言語を限りなく彫琢しそれを構築する芸術であるがゆえに, 詩人にとって言語が何よりも尊い存在であることは改めて言い立てるまでもない。それにもかかわらず敢えてここでブロツキーの<言語>を論じようとするのは, <言語>に関する認識とその詩的表現によって彼独自の世界観が構築され, それによってブロツキーが他の詩人たちと大きく一線を画しているからである。ブロツキーの<言語>に対する態度は彼の作品に様々なレベルで多層的に織り込まれているが, 本稿では, 文字, 音, 単語, 文といった言語の諸要素をモチーフとした個々の表現に焦点を合わせ, それらがいかに詩的形象とされているかを検討し, それによってブロツキーの言語観, さらには彼の世界観の根源に脈うっている詩と自由の問題に迫りたい。
著者
稲葉 守
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究 (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.14, pp.p75-87, 1982-09

Цель предлагаемой статьи заключается в том, чтобы показать недостаточное понимание Н.Г. Чернышевским категорий "комического" на основании гегелевской эстетической теории о коедии. Великий немецкй идеалист утверждает, что прежде всего нужно провести отчетливое различие между "комическим" вообше и "комическим" как эстетической категорией. Затем он говорит, что существует ещё понятие относительного, случайного "комического", которое называется комичным с точки зрения зрителя. А наконец в гегелевской эстетической теории о комедии самое важное и существенное место занимает категория "истинно комическое". Категория эта является победой субъективности, преодолевающей самоё себя через смех и составляет сущность комических произведений. По Гегелю, такое истинно комическое характерно для древнеаттической комедии (напримр, Аритофан), а не для прозаической комедии Мольера. Если Чернышевский хотел нанести решительный удар эстетике Гегеля вообще и его теории о комедии в частности, то он должен был бы сосредоточить всю критику на последней категории. А на самом деле русский критик едва затрагивает эту важнейшую категорию, хотя он развивает свою оригинальную мысль о комичесом в неизданной рукописи "Возвышенное и комичеткое".
著者
稲葉 守
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究 (ISSN:03873277)
巻号頁・発行日
no.12, pp.p29-41, 1980-10

В своей магистерской диссертации Чернышевский попытался критиковать гегелевскую эстетику на основнии "Эстетики" Фр. Фишера, но неудачно. Он отожествляет Фишера и Гегея только потому, что их эстетика принадлежит к одной и той же идеалистической системе. Но по существу своей логики Фишер ближе к Канту, чем к Гегелю. Следовательно отожествление их было рискованно и неплодотворно. Дело в том, что русский критик не разработал своего научного метода, обязательно необходимого для создания эстетики как самостоятельной научной дисциплины, он не построил своей эстететической системы по выдержанно последовательному методу. А Гегель, применяя свой метод, основанный на принципе Самоопределения Краасоты (Идеала) (Selbstbestimmung des Ideals), дал диалектическое изложение закономерного развития искусства. С другой стороны, он определил Идеализирование (Idealisierung) с помощью логики Удвоениия себя (Selbstverdoppelung). Значит, он распростраанил и на Идеализирование свою основную мысль об осуществлении идеала красоты. Фишер в своей работе уделяет Воображению слишком большое место, но вопроса о Действии (Handlung) мало касается, хотя исследование конструкции Действия способствует уяснию конструкции красоты. А Чернышевский же в своей критике не обращает никакого внимания на метод гегелевской эстетики, а также не подвергает критическому рассмотрению исторического излоения Действия. Пишущий этн строки полагает, что Чернышевский мало рабирается в терминологии гегелевской ФилосоФии. Так, например, он имеет совсем неправильное понятие о важном термине Идеализирование. После вышесказанного спрашивается, читал лн Чернышевский в полном смысле слова "Лекцию по эстетике" Гегеля, хотя он в предисловии к третьему изданию своей диссертации пишет, что "Эстетика" Фишера является отступлениями от основных идей "Эстетики" Гегеля.

1 0 0 0 OA 小説の序文

著者
浅岡,宣彦
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究
巻号頁・発行日
no.23, 1991-10-01

В наше время повести или романы с предисловиями бывают довольно редко. Это явление было характерно в переходный период от лироэпических жанров к прозаическим, причем не только в России, но и в Англии, Франции и других странах. Тут должна быть какая-то общая причина, побудившая тех или иных писателей того времени осознать необходимость предисловий к новым опытным жанрам. Обнаружив широкие изобразительные возможности в прозаической форме, писатели тем не менее чувствовали, что надо как-нибудь оговориться о реальности происходящего или действительности вымышленных образов в воссозданных мирах. Публика того времени еще не была достаточно воспитана, чтобы воспринять мнимое поэтичекое представление как таковое, изображаемое в прозаических произведениях. Она часто путалась между реальной действительностью и фантазией, не решив, к которой из них следует отнести художественную истину. И сами писатели затруднялись ориентировать творческий субъект в структуре произведения. В предисловиях к беллетристичеким произведениям в переходный период четко отражены все эти заблуждения и поиски. Одним словом, не была установлена <<прозаическая условность>>, о которой готовы договориться писатели и читатели. Интересно, что в результате этого в процессе поиска отношений автора-текста-читателя, которые были характерны предисловиям того времени, писателям пришлось найти в читателях "соавторов" своих повестей. Если рассмотреть вопрос конкретнее, то станет ясно, что опыты русских классиков без исключения достигли новой степени вышесказанной <<условности>> в историко-литературном диапазоне. Возьмем А. С. Пушкина. Предисловие к <<Повестям Белкина>> может напомнить традицию предисловия В. Скотта, параллельность которых подробно анализировал в свое время Д. Якубович. Но самой важной задачей для Пушкина являлась индивидуальзация сказа в каждом рассказе, которая не могла быть осуществлена без опыта создания образа мнимого писателя Белкина, обособленного от самого Пушкина. А Н. В. Гоголь создал в предисловии к <<Вечерам на хуторе близ Деканьки>> и образы читателей или слушателей рассказов и тем самым попробовал вести внетекстуальные диалоги с настоящими его читателями. Пр
著者
藤本 和貴夫
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究
巻号頁・発行日
no.29, pp.199-200, 1997
著者
石橋,良生
出版者
日本ロシア文学会
雑誌
ロシア語ロシア文学研究
巻号頁・発行日
no.35, 2003-10-10

Феномен русских бардов-одно из интереснейших явлений в истории русской культуры ХХ века, в особенности потому, что их считают скорее поэтами, чем певцами. Главный вопрос, в ряде статей, посвященных этому явлению, сводится к проблеме, которую Э. Рязанов назвал <<качеством поэзии>>рассматриваемий. Другими словами, можно ли считать их творчество настоящей художественной литературой? Если так, то в чем именно заключается его литературность? В этом случае предполагется одна несомненная ценность.ы. Эта ценность литературн имеет особый характер, выполняющий функции медиума. По Данному единственному критерию, отвлекаясь от содержания и стиля каждого отдельного текста, опыта читателя и т.д., она открывает <<классовое>>пространство перед теми, кто имеет такой же взгляд, и укореняет в сознании людей стремление к литературе. Таким образом, она превращается в автономный субьект-<<капитал>>в широком смысле. Исторический процесс превращения одного барда, который находился на границе между художественно〓 литературой и развлечением, в позма Высоцкого-и в его самосознании и в социальном факте, показывает, что разница об〓емах имеющегося у автора в <<капитала>>, оборачивается в качественное отлцчие литературы нелитературы. Вийдя на уровень трансцендентности, как источника уникалъной ценности, Высоцкий, бытие которого и, следовательно, сознание определены <<капиталом>>, сам стал определяющим <<капиталом>>. На примере этого феномен〓 оиевидна суть литературыкак само〓вцженця <<капитала>>, который включая в себя элементы внешней среды и расширяя свои пределы, постоянно видоизменяется и самотрансформируется.