著者

藤本 透子

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.55, pp.1-28, 2008

---

The purpose of this research is to examine how Kazakhs in a northern Kazakhstan village have revitalized memorial services in the post-Soviet period. Although death is a biological phenomenon, it is accompanied by culturally and socially diverse practices such as funeral and memorial services, which often show dynamism with regard to societal changes. It is noted that religious practices often play an important role in the post-Soviet cultural revitalization. In Kazakhstan, memorial services for the deceased have become one of the focal points of this revitalization. Previous studies of these services have followed two distinct approaches. Kazakh ethnographers such as Arghїnbaev and Toleubaev have argued that memorial services contain the remnants of pre-Islamic beliefs, such as animism and shamanism, while Privratsky, an American anthropologist, claimed that they are in fact part of modern Kazakh Islamic practices. However, both approaches have neglected the social context of the vitalization of memorial services in post-Soviet period. Privratsky merely reported that memorial feasts are held in honor of "the collective memory of Muslim ancestors," and concluded that Kazakh genealogy is not an important aspect of these practices. This paper explores several characteristics of memorial services in the post-Soviet period by focusing on not only religious but also social aspects, based on field research conducted over 26 months between 2003 and 2007 in a northern Kazakh village of approximately 700 inhabitants. First, the historical background of Kazakh memorial services is surveyed. Russian literature of the 19th century describes Kazakh nomads reciting the Quran and serving special meals to the deceased. In the Soviet period, however, religious practices were strictly controlled by the government. Villagers remembered their elders secretly reciting the daily prayers, and that memorial services continued to be held, but only on a small scale. However, from perestroika onward, there was a revitalization of Islam in Kazakhstan; mosques were founded all over the country, and an Islamic university was established in the large city of Almaty. Thus, the villagers of northern Kazakhstan began to openly commemorate the deceased in various rituals. Villagers consistently observe the Islamic funeral and memorial services on the seventh and 40th days after death, and on the one-year anniversary. Moreover, they often recite the Quran to their ancestors both seasonally and on other occasions, including the 'Qŭrban ayt' (Feast of Sacrifice) or 'Ramazan' (the ninth month of the Islamic calendar, the month of fasting), as well as during less formal celebrations such as a son's graduation from university or the first horse milk of the year. In principle, the Islamic Feast of Sacrifice is celebrated by all Muslims to commemorate the prophet Abraham's willingness to sacrifice his son to prove his devotion to God. While Kazakh villagers are familiar with the story, they also consider the Feast of Sacrifice an important occasion in which they recite Quranic verses for the deceased, especially their ancestors. The performance of a memorial service at the Feast of Sacrifice by a Kazakh family in 2005 was analyzed based on participatory observation. The service involved the slaughter of a sheep by a village family, and then an elderly female neighbor prayed that spirits of their ancestors would be satisfied by the sacrifice. The family then prepared a meal of mutton and a special fried bread, to which they invited many kinsmen and neighbors. After the meal, the Quran was recited by the 'molda' (mullah) for the dead of the family. In order to elucidate the reason for this frequent commemoration of ancestors, the concept of memorial services was examined based on interviews with villagers. The dead are believed to become spirits, which are called 'aruaqtar', that then influence people's lives. Villagers explained the reason for the memorial services using a Kazakh proverb: "If the dead are not satisfied, the living will not get rich." A special fried bread called 'shelpek' is always prepared for memorial services, because Kazakhs believe that the spirits of the deceased are pleased by the aroma of oil. While there is no mention of memorial services in the Quran, villagers insisted that memorial services are practiced as a type of Islamic almsgiving, or 'sadaqa'. They also considered that the Quranic recital by a descendant is the equivalent of a good deed by the deceased himself; thus, the dead person will be able to go to Heaven due to the actions of his descendants. It was then attempted to confirm the identity of the deceased family members to whom these particular memorial activities were devoted. In the prayers, or 'bata,' after the Quranic recital, the purpose of the recital was explained, and three 'jŭrt' kinship categories were collectively mentioned. In addition, the personal names of the householder's patrilineal ancestors, the most of whom belonged to the same patrilineal clan, or 'ru,' were named and recited back to about the third generation. The spirits of householder's patrilineal ancestors are considered the most important; however, the wife's patrilineal ancestors are also mentioned, especially at the Feast of Sacrifice and during 'Ramazan', because the Quran recital is considered to be more acceptable to God during these periods. Several important characteristics of post-Soviet Kazakh memorial services are noted in the final section of this paper. As a result of the revitalization of Islam, Kazakh villagers began to hold the Feast of Sacrifice more openly and on a larger scale than during the Soviet period. However, it is important to note that the memorial services were vitalized along with the Feast of Sacrifice. It was observed that villagers tried to explain the significance of the memorial services by both Islamic contextualization and by emphasizing belief in the ancestor spirits. Kazakh villagers do not commemorate collective "Muslim ancestors," but concretely trace and commemorate the deceased's genealogy by repeated recitation of the Quran to their ancestors. It is concluded that these villagers vitalize the Feast of Sacrifice as memorial services in the post-Soviet period due to a persistent belief in the spirits of the deceased through Islamic contextualization and a strong genealogical awareness.

著者

根井 外喜男

出版者

北海道大学低温科学研究所

雑誌

低温科學. 生物篇 (ISSN:04393546)

巻号頁・発行日

vol.25, pp.127-132, 1967-12-25

著者

巫 靚

出版者

京都大学大学院人間・環境学研究科 社会システム研究刊行会

雑誌

社会システム研究 = Socialsystems : political, legal and economic studies (ISSN:13434497)

巻号頁・発行日

vol.17, pp.163-178, 2014-03-20

著者

園池 公毅

出版者

北海道大学低温科学研究所 = Institute of Low Temperature Science, Hokkaido University

雑誌

低温科学 (ISSN:18807593)

巻号頁・発行日

vol.67, pp.507-524, 2009-03-31

---

クロロフィル蛍光はその起源となる光化学系の種類や量,そしてエネルギー移動を反映するため,光化学系の量比やステート遷移に関する情報をそこから得ることができる.また,室温での蛍光測定にパルス変調測定法を適用することにより,植物の光合成の状態を非破壊的に測定することができる.この場合,クロロフィル蛍光自体は光化学系IIから発光するが,電子伝達の相互作用を通して,系II以外の光合成の状態に関する情報を蛍光から得ることもできる.本稿では,クロロフィル蛍光測定の原理と,測定結果を定量化する方法,そして結果として得られたパラメーターの解釈の方法について解説し,さらにパルス変調法の吸収測定への応用についても触れる.

著者

宮尾 克

出版者

中央労働災害防止協会

雑誌

安全衛生のひろば

巻号頁・発行日

vol.46, no.10, pp.9-21, 2005 (Released:2007-09-04)

著者

今村 浩

出版者

早稲田大学社会科学部学会

雑誌

早稲田社會科學研究 = The Waseda journal of social science (ISSN:02861283)

巻号頁・発行日

vol.35, pp.31-54, 1987-10

---

論文

著者

引原 隆士 薄 良彦 齋藤 啓子 高橋 亮

出版者

京都大学電気関係教室・洛友会

雑誌

Cue : 京都大学電気関係教室技術情報誌 (ISSN:18825214)

巻号頁・発行日

vol.28, pp.3-7, 2012-09

著者

永野 康治

出版者

[出版者不明]

巻号頁・発行日

2009-01

---

制度:新 ; 報告番号:甲2718号 ; 学位の種類:博士(スポーツ科学) ; 授与年月日:2009/3/15 ; 早大学位記番号:新4907

著者

玉井 康之

出版者

北海道大學教育學部

雑誌

北海道大學教育學部紀要 (ISSN:04410637)

巻号頁・発行日

vol.71, pp.169-179, 1996-09

著者

中根 千枝

出版者

東京大学東洋文化研究所

雑誌

東洋文化研究所紀要 (ISSN:05638089)

巻号頁・発行日

vol.87, 1981-11

---

This is an analysis based on my field data, genealogies with affinal relations of the major Tibetan noble families (Kuda, sKu-drag), which have been influential during the time of a half century prior to 1959, when the present Dalai Lama took refugee in India.In collecting these data, I was helped great deal by Mrs.Rinchen Dolma Taring, to whom my profound gratitude goes.The central part of this essay is devoted to the analysis of the major noble families (about a dozen, their genealogies are given in Fig. 1-13).As a starting point of the investigation of these highly complicated kinship networks, I took up two distinguished families, the Tsarong and the Yuthok, which have numerous affinal relations with other major families, and both produced Ministers in the early part of this Century.There are several families which have marriage relations with both families; and others are related to either the Tsarong or the Yuthok.Out of twenty major ones those families which have no direct relations with the two are very few.Even these families have more than two marriage relations with families who have direct affinal relations with the Tsarong or the Yuthok.Therefore all these major families are closely connected to one another through kinship and marriage relations, forming a distinguishable circle.Moreover, for these major families which form the circle, most of their spouses came from the families within the circle (as shown in Fig. 15).Such relations multiplies by cases of polygyny and polyandry and also remarriages, all of which are not unusual among them.The circle shows a highly endogamous tendency.Tibetans follow the patrilineal descent system with the exogmous rule applied to those who are related, as they say, within the seventh ascending generation.As a matter of fact, in spite of intricate networks among those families, there is no single instance of the exogamic rule being broken.Instead, there are many cases where two or three marriages took place between two families within one or two generations.In relation to marriage, the discussion touches also on the following points: 1) In the absence of a male, a family takes a man from outside as a husband to the heiress, or the divorcee or widow to fullfil the duty as the head of the family as well as a man to be an officer in the central government. This man is called mag-pa. Mag-pa are normally found within the families of the same circle mentioned above. As shown in my data mag-pa cases are frequently found: sometimes in every generation or more than one in the same generation of a family. For example, see Fig. 4, the Surkhang (an arrow mark indicates a mag-pa case). Therefore continuity in terms of descent in a family (Kuda) is not the necessary requirement.2) There is no such status differentiation as wife-giving and wife-receiving between families.3) Inclusion of Yapshi (Dalai Lama's family) into the circle: it is a well observable fact that the most influential family (-ies), such as of the current Minister, provided spouses to the family members of a newly created Yapshi.List A (p. 30) consists of the names of major families dealt with in detail and of those who are close to them.Their affinal relation networks are shown in Fig. 15 (p. 29).List B (p. 31) includes families which have marriage relations with those in List A; and comparatively big families, including those who were in the Kashag, but did not form the top stratum discussed above.It is assumed that the number of Kuda in Tibet was about two hundreds, so that there were still about one hundred Kuda families, which were socially located in the outer circle of those in List B.The analysis of this essay suggests that the composition of the Tibetan aristocracy was something like that of the Russian aristocracy under the Czar: it did not form a homogeneous stratum clearly separated from the rest of the population, but existed in a somewhat graded manner from the major top ones located at the centre to minor insignificant local ones.In the course of history, there have also been renewals by the decline of older powers and rising of new ones.

著者

中根 千枝

出版者

The Institute of Oriental Culture, University of Tokyo

雑誌

東洋文化研究所紀要 (ISSN:05638089)

巻号頁・発行日

vol.12, pp.161-176, 1957-03

著者

岸本 聡

出版者

北海道大学大学院

雑誌

北海道大学大学院教育学研究科紀要 (ISSN:13457543)

巻号頁・発行日

vol.81, pp.195-220, 2000-06

著者

新井 保裕

出版者

東京大学大学院総合文化研究科言語情報科学専攻

雑誌

言語情報科学 (ISSN:13478931)

巻号頁・発行日

vol.9, pp.1-17, 2011-03-01

---

일본과 한국에서 중요한 커뮤니케이션 도구로 사용되어지는 휴대폰 문자에서는, 규범에서 벗어난 표기가 많이 사용되고 있지만, 이에 대한 대조 연구는 거의 이루어지지 않고 있다. 본고에서는 그러한 휴대폰 문자 언어에 대한 일한대조연구를 고찰하고자 한다. 또한 선행연구에서와 달리 계량적 분석을 사용함으로써, 사용자의 언어 사용 의식 및 전략을 규명하고자 하였다. 분석 결과, 첫째, 일본에서는 일본어화자의 비쥬얼 커뮤니케이션 지향성이 반영되어, 다양한 문자를 사용하는 경향이 있음이 나타났다. 둘째, 한국에서는 일본보다 탈규범적인 표기가 많이 사용되며, 본 조사의 대상인 대학생들 사이에서는 휴대폰 문자 언어 정착도가 높음을 시사되었다. 셋째, 남성은 여성에 비해 그러한 표기를 많이 사용하지 않는다는 경향이 일한 공통으로 나타나, 남성의 수용도가 낮다는 것을 알 수 있었다. 마지막으로, 그러한 남성도 수신자가 여성인 경우에는 표기의 사용 수를 증가시켜, 여성의 커뮤니케이션 사타일로의 시프트가 일어날 가능성이 있다.

著者

山口 太朗 ヤマグチ タロウ

---

24946

著者

榎本 慎太郎

出版者

京都大学数理解析研究所

雑誌

数理解析研究所講究録 (ISSN:18802818)

巻号頁・発行日

vol.1744, pp.217-220, 2011-06

著者

三島 康雄 ミシマ ヤスオ

---

01905

著者

夫馬 進

出版者

東洋史研究会

雑誌

東洋史研究 (ISSN:03869059)

巻号頁・発行日

vol.67, no.3, pp.503-538, 2008-12

著者

菅野 開史朗

出版者

北海道大学スラブ研究センター

雑誌

スラヴ研究 (ISSN:05626579)

巻号頁・発行日

vol.48, pp.139-166, 2001

---

В современном латышском литературном языке употребляется «пересказывате-льное наклонение» (латыш. atstāstījuma izteiksme), формы глагола, которые указывают на то, что говорящий только пересказывает информацию, которую он слышал от другого человека и не отвечает за ее достоверность. В статье мы рассматриваем употребление этого наклонения, анализируя примеры, взятые преимущественно из литературных произведений и их переводов с латышского на русский, с русского на латышский и с японского на латышский языки. В сопоставлении с латышским языком, пересматривается и косвенная речь русского языка, в котором нет такого наклонения, а также японского языка, в котором существуют несколько различных способов выражения пересказывания. Пересказывательное наклонение латышского языка представляет собой своео-бразное явление в группе индоевропейских языков. Говоря о происхождении пересказывательного наклонения, отмечается, что это языковое явление обусловлено контактом с балто-финскими языками. Пересказывательное наклонение имеет в латышском языке три времени: настоящее, будущее (I), прошедшее. Еще есть и перифрастическая форма будущего времению (II), которая весьма редко употребляется (в случае, когда некоторое действие следует за действием, выраженным глаголом в простом будущем времени). Вместо нее обычно употребляется простое будущее. Форма прошедшего времени тоже перифрастическая. Форма настоящего времени пересказывательного наклонения восходит к форме деепричастия настоящего времени, которое семантически соответствует деепричастию несовершенного вида, заканчивающемуся на -я в русском языке. Форма настоящего времени пересказывательного наклонения, как и форма деепричастия, образуется путем прибавления к основе настоящего времени изъявительного наклонения морфемы -ot. Форма будущего времени пересказывательного наклонения образуется от основы будущего времени, которая, как правило, совпадает с основой инфинитива, путем прибавления -šot. Форма на -šot не употребляется как деепричастие в современном языке, а только как форма пересказывательного наклонения. Формы настоящего и будущего времени пересказывательного наклонения не спрягаются. Перифрастическая форма прошедшего времени пересказывательного наклонения образуется путем присоединения к esot (наст. вр. пересказ. накл. глагола-связки būt) действительного причастия прошедшего времени спрягаемого глагола. Так же, как и формы настоящего и будущего времени, esot не склоняется, а действительное причастие прошедшего времени склоняется по родам и числам. В некоторых работах модальность, которую выражает пересказывательное наклонение, определяется как «предположение». Однако этого определения недостаточно, поскольку говорящий формой пересказывательного наклонения выражает, что у него нет свидетельства достоверности сообщаемой информации. Иначе говоря, пересказывательное наклонение выражает то, что говорящий находится вне сферы, где можно подтвердить достоверность или недостоверность содержания высказывания. Модальность пересказывательного наклонения наиболее ярко проявляется в сопоставлении форм настоящего времени пересказывательного наклонения с формами настоящего времени изъявительного наклонения. Когда в настоящем времени пересказывают речь постороннего (третьего лица), появляется основное объективное значение пересказывательного наклонения, т.е. «скепсис». В будущем времени различие между изъявительным и пересказывательным наклонениями более туманно. В сравнении с настоящим временем будущее время пересказывательного наклонения чаще употребляется вместе с формами изъявительного наклонения (во многих случаях можно заменить одно на другое). Употребление пересказывательного наклонения наиболее типично в придаточных предложениях, поскольку по модальности пересказывательное наклонение чаще всего соответствует косвенной речи. Здесь нужно напомнить, что в основе форм пересказывательного наклонения лежит деепричастие, что также в некотором роде обусловливает синтаксические свойства рассматриваемых форм. Так, подлежащее придаточного предложения может часто отсутствовать, если оно идентично подлежащему главного предложения. В грамматиках латышского языка обычно не приводится определенного списка глаголов, способных подчинять пересказывательное наклонение. Хотя, разумеется, пересказывательное наклонение преимущественно подчиняется «глаголам речи», встречаются и случаи подчинения исследуемых форм глаголами, выражающими (а) способы передачи устной речи (напр., teikt «сказать»); (б) восприятия устной речи (dzirdēt «слышать»); (в) передачи письменной речи (напр., rakstīt «писать, написать»); (г) восприятия письменной речи (напр., lasīt «читать»). Некоторые ученые подчеркивают, что и глаголы мысли подчиняют пересказывательное наклонение, однако, это бывает в относительно редких случаях: когда говорящий высказывает свою мысль на самом деле, а в литературных произведениях, когда автор «пересказывает» читателю речь действущих лиц. В русском языке, в котором нет пересказывательного наклонения, в аналогичных случаях употребляется изъявительное наклонение в косвенной речи. Исходя из этого, можно сделать вывод, что по модальности изъявительное и пересказывательное наклонение очень близки. В лингвистических исследованиях, посвященных латышскому языку, одной из центральных тем является разъяснение схемы противопоставления изъявительного и пересказывательного наклонений. Кроме типического придаточного предложения с союзом ka («что»), пересказывательное наклонение может употребляться и в придаточных предложениях с другими союзами, например, в вопросительном предложении - с союзом vai («ли») или с вопросительными союзами. Наиболее сложным случаем является предложение с lai («чтобы»): после lai может стоять и изъявительное, и пересказывательное, и сослагательное наклонения. Если глаголы речи имеют форму, которая не обозначает выполнения речевого акта (напр., повелительное наклонение, сослагательное наклонение, выражение долженствования, будущее время), употребляется не пересказывательное, а изъявительное наклонение. Употребление пересказывательного наклонения распространяется и на простые предложения. Есть два случая такого употребления. 1) Главное предложение опущено, а кто и при каких обстоятельствах совершил речевой акт уже известно по контексту. 2) Полностью независимым предложением пользуются для пересказывания «слухов». В русскоязычных грамматиках латышского языка объясняют, что такое предложение на русский язык переводится как сложное предложение «говорят, что…» или как простое предложение с вводными словами «мол», «де», «дескать», «якобы» и т.п. Например, в русском переводе Блауманиса даже употребляется вводное слово «говорят». Интересно, что переводчик так перевел, чтобы не изменять структуру. В японском языке одна из конструкций для выражения пересказывания - конструкция на [-то иу] («говорят, что»), в которой глагол [иу] в следствие грамматикализации уже не спрягается. Модальность пересказывательного наклонения может расширяться в зависимости от степени нейтральности отношения к достоверности. Так, например, когда содержание пересказываемого относится к самому говорящему или к слушающему, к объективному скепсису прибавляются различные оттенки: уверенность, сомнение, недоверие и т.п. Это означает, что расширенная модальность пересказывательного наклонения может приближаться или соприкасаться и с сослагательным наклонением. Прошедшее время пересказывательного наклонения соответствует сложному настоящему, простому прошедшему и сложному прошедшему временам изъявительного наклонения. Поскольку в латышском языке нет согласования времен, прошедшее время пересказывательного наклонения означает действие, которое уже произошло к моменту пересказываемой речи. В сравнении с настоящим и будущим временами для прошедшего времени пересказывательного наклонения характерно то, что иногда опускается связка esot, т.е. употребляется только действительное причастие прошедшего времени («нарративное прошедшее»). В этом случае различие между изъявительным и пересказательным наклонениями по форме может исчезать. Действительное причастие прошедшего времени первоначально носило такую же модальность, что и теперь пересказывательное наклонение. В общем, эта модальность сохранилась у рассматриваемой формы действительного причастия, однако имеет уже народнопоэтический оттенок. Форма пересказывательного наклонения на -ot, будучи сравнительно новым явлением, еще не замещает самостоятельную форму действительного причастия прошедшего времени в чистом виде. Таким образом, грамматикализация пересказывательного наклонения в настоящем и будущем временах уже завершилась, а в прошедшем времени еще идет. Хотя пересказывательное наклонение на -ot и не объясняется «развитием модального значения у перфекта (Серебренников)», относительно характера действительного причастия здесь можно увидеть некоторую параллель между латышским и русским (балто-славянскими, а возможно и индоевропейскими) языками. В этих языках наблдается тенденция ношения определенной модальности. Интересно, что в болгарском языке пересказывательное наклонение образуется с помощью -л, а в русском языке с формой на -л образуется форма сослагательного наклонения. Так или иначе, говоря о прошедшем времени, можно сказать, что отсутствие согласования времен можно объясняться формальным происхождением, а именно бывшим причастием на -л, сохранившим придаточный характер. Несмотря на то, что грамматикализация пересказывательного наклонения в прошедшем времени еще не завершилась, мы признаем эти формы самостоятельным наклонением, поскольку синхронически они имеют собственную форму будущего, и требуют структуры, отличной от структуры предложения с деепричастием на -ot. Говоря о косвеюннюой речи, нам бы также хотелось упомянуть и так называемую «несобственно-прямую речь». Точка зрения, что явление смешения прямой и косвенной речи в русском языке основывается на отсутствии особой формы косвенной речи, как нам кажется, не очень убедительна, поскольку даже в латышском языке, в котором есть специальная форма косвенной речи, наблюдается то явление.

著者

Hazucha Branislav 佐藤 豊(訳)

出版者

北海道大学大学院法学研究科

雑誌

知的財産法政策学研究 (ISSN:18802982)

巻号頁・発行日

vol.43, pp.145-156, 2013-11

著者

Hazucha Branislav 佐藤 豊(訳)

出版者

北海道大学大学院法学研究科

雑誌

知的財産法政策学研究 (ISSN:18802982)

巻号頁・発行日

vol.44, pp.183-215, 2014-03